Петер Ха6елер партнер Месснера по восхождениям на Хидден-пик и Эверест.

Обе фигурки были метров на сто ниже, когда Рейнхольд узнал Феликса Кюна и Питера Шольца. Он привлек их внимание криком-и Феликс взглянул вверх. Однако слова, которые он прокричал в ответ, унесло в сторону ветром. Месснеру казалось само собой разумеющимся, что их товарищи будут подниматься по крутым разрушенным скалам, ведущим на седло, но вскоре он увидел, что Кюн свернул в сторону и пошел по их следам, ведущим к плечу. Он крикнул им, что гораздо быстрее можно подняться прямо на седло, чтобы оттуда двигаться дальше к вершине, и что они с Гюнтером нуждались только в веревке, чтобы спуститься туда, где теперь поднимался Кюн. Однако Кюн, по-видимому, не понял его или вообще не расслышал. Он попросту крикнул: «Все о'кей?» Месснер подумал, что он просто спрашивает, все ли у них в порядке, и поэтому прокричал в ответ: «Да!» В конце концов они нуждались только в веревке, но он был ошеломлен, когда Кюн свернул в сторону и продолжил подъем к плечу. Когда Кюн оглянулся, Месснер указал рукой на запад, на склон, обращенный к долине Диамир, на котором он, казалось, бесповоротно остановил свой выбор. В отчете Кюна вообще не упоминается ни о ветре, ни о каких-либо трудностях в общении с Месснером.
- Кулуар Меркля тянулся отвесно вверх перед нами. Мы оставили его справа и направились к южному плечу. Траверс вел по снежному склону крутизной примерно в пятьдесят градусов к более легкому участку, откуда я сумел бы переговорить с Рейнхольдом Месснером. Он стоял на гребне там, где трещина Меркля выходит на Южное плечо, примерно в метрах семидесяти-ста от меня. Было десять часов утра, и мы обсудили возможные маршруты к вершине и сколько времени они займут. Рейнхольд сообщил, что в 17.00 накануне взошел на вершину вместе с братом и теперь собирается спускаться в западном направлении (по склону, обращенному к долине Диамир!). На мой вопрос, все ли у них в порядке, он ответил «да». Казалось, гора свалилась у меня с плеч, потому что я думал, что он просит о помощи. У меня все еще не было предчувствия, что трагедия началась днем раньше, когда Гюнтер последовал за братом. Н ачиная с того момента, оба они оказались без веревки, бивачного и другого необходимого снаряжения.
Рейнхольд был готов только к одиночному восхождению. он взял лишь накидку из алюминизированной пленки и немного продуктов в качестве карманного питания. Теперь он просил меня сообщить остальным, что собирается спуститься по противоположному склону и скоро будет в базовом лагере. Я очень не советовал ему делать это, но он оборвал разговор словом «привет!» и скрылся за гребнем.
Обе эти версии имеют общий контур, но интерпретация деталей совершенно различна. Кажется маловероятным, чтобы Рейнхольд Месснер действительно выбрал для спуска склон, уходящий в долину Диамир, как на этом настаивает Кюн. Несмотря на то что Месснер был очень смелым альпинистом-новатором, он всегда проявлял большую трезвость суждения и практический здравый смысл. Решить направиться вниз по неизвестному склону с другой стороны горы без необходимого снаряжения, продуктов и поддержки, да еще с совершенно выбившимся из сил братом представляется совершенно несвойственным его характеру.
Он был в отчаянном положении-спотыкался и падал несколько раз, раня руки собственными кошками; в конце концов он остановился, оперся на свой ледоруб и заплакал. И лишь когда его изможденный брат Гюнтер заставил взять себя в руки, Месснер начал снова контролировать ситуацию.
Он знал, что Гюнтер ни за что не переживет еще одну «холодную» ночевку на этой высоте; к тому же представлялось маловероятным, чтобы Кюн и Шольц вернулись в кулуар Меркля до наступления темноты. Не могло быть и речи о том, чтобы снова идти на вершину на встречу с этой двойкой, поскольку Гюнтеру это было не под силу. Рейнхольд предложил было вернуться нa вершину в одиночку; но Гюнтер не дал на это согласия. Он отчаянно хотел спуститься по кажущимся легкими склонам на западной стороне, поэтому примерно в одиннадцать часов утра они отправились вниз по залитому солнечным светом Диамирскому склону. Рейнхольд шел впереди, пытаясь выбрать наилучший маршрут, что всегда нелегко делать сверху, потому что, к примеру, невозможно разглядеть ледовые утесы, пока не окажешься прямо на них.
Затем по склону поползли послеполуденные облака, они поглотили альпинистов и сгладили перспективу. Неожиданно туман рассеялся, и перед ними открылся темный провал, который словно нырял в глубины долины Диамир, видневшейся далеко внизу. Они подошли к ледяному барьеру крутому, гладкому, непреодолимому. Обойдя его, Рейнхольд нашел кулуар из гладкого, отполированного льда, который уходил вниз под углом пятьдесят градусов. Спуск был возможен. Двигаясь лицом к склону, вгоняя передние зубья кошек в твердую гладкую поверхность всего на несколько миллиметров, они с трудом начали спускаться. Затем с какой-то таинственно-жуткой отчетливостью Рейнхольд почувствовал присутствие третьего лица, оно находилось за пределами его поля зрения и шло наравне с ним по мере того как он осторожно спускался по кулуару. Они продолжали движение вниз до наступления темноты. Появились какие-то скалы. Теперь альпинисты находились на ребре Маммери. Примерно в полночь они наконец-то остановились. Совершенно изможденные, продрогшие от холода, страшно страдающие от жажды-альпинисты не пили ничего вот уже двое суток,Рейнхольд и Гюнтер приютились на крошечной скальной полке.
Они вышли в путь снова до наступления рассвета при свете луны. Обстановка была прямо-таки мистической: тусклое сияние снежной поверхности, непроницаемая чернота теней, лишь изредка озаряемая редкими искрами, высекаемыми кошками о поверхность скалы. Они продолжали движение из последних сил, пока наконец на рассвете не поняли, что добрались до ледника у подножия Диамирского склона. Самое худшее было позади. Несмотря на то что они были крайне измотаны и опасность по-прежнему грозила им, они испытали краткие мгновения радости от сознания достигнутого: они сделали первый траверс Нанга Парбат, первый подъем по Рупальскому склону, первый прямой спуск по Диамирскому склону и остались при этом в живых.
Словно во сне они побрели вниз по леднику. Рейнхольд впереди, выбирая путь, Гюнтер сзади. На леднике совершенно не было снега, трещины были хорошо видны и поэтому не представляли угрозы, а затем, когда поднялось солнце, крошечные ручейки зажурчали со всех сторон. Рейнхольд припал к одному из них и стал жадно пить, затем сел, греясь в солнечных лучах, и стал поджидать брата. Он услышал голоса, увидел силуэт лощади на фоне неба, пасущийся скот, каких-то людей, стоявших прислонившись к стене. Он напряг зрение-и лошадь превратил ась в трещину, скот-в огромные снежные глыбы, а люди-в камни!. Однако Гюнтера все не было. Рейнхольд прождал еще час по-прежнему никаких признаков брата. С нарастающей тревогой он заставил себя подняться вверх по леднику, придерживаясь пройденного им маршрута и совершенно забыв про усталость. Отпечатки следов не сохранились, потому что во время спуска лед был твердым, но он увидел огромное нагромождение обломков ледовой лавины, которая сошла вскоре после того, как он видел брата в последний раз. И медленно в его сознание проникла мысль, что Гюнтер почти наверняка попал в эту лавину и находился теперь где то под тысячами тонн льда. Не в состоянии полностью примириться С этим, Рейнхольд продолжал поиски весь день, совершенно охрипнув от крика. Он заночевал там же, на леднике,. продолжил поиски на следующий день и только к вечеру ему пришлось наконец смириться с тем, что произошло. Словно в бреду, почти без сознания он прошел, шатаясь, вниз до конца ледника, где провел свою четвертую ночь без пищи и укрытия. Наступило очередное утро, оно было холодным, ясным, спокойным и тихим. Склон Диамир был окутан загадочной тенью, а зубцы гребня Мацено еще только окрашивались ранними лучами солнца. Казалось, во всем мире не осталось в живых никого. Месснер стал звать брата, но в ответ снова была тишина. Не раздавалось даже эхо. Он оставил свои гетры на вершине скалы на тот случай, если появится вертолет, посланный на его поиски, и начал спускаться по длинной пустынной долине. Он продвигался ужасно медленно. Сопровождаемый призраками, он перебирался от камня к камню и провел еще три ночи без крова, прежде чем наткнулся на высокогорное стойбище местных скотоводов. Он был крайне истощен, обожжен солнцем, его ноги были изодраны в кровь и обморожены.
Для Месснера это был настоящий Армагеддон немногие смогли бы пережить такое, не говоря уж о том, чтобы пуститься на еще более тяжкие испытания. Дело не только в телесных травмах последовала полная ампутация большого пальца на ноге и частичная остальных, за исключением двух мизинцев,-нельзя забывать и о его душевных ранах. И, словно всего этого оказалось недостаточно, последовала целая серия судебных исков, которые были предъявлены Месснеру Херлигкоффером за нарушение контракта и диффамацию. Месснер так описал все пережитое в книге «Большие стены»: «Одиссея на Нанга Парбат дала мне силы смотреть прямо в лицо любым трудностям в будущем и принимать либо отвергать их, и каким бы рискованным предприятием я с тех пор ни занимался, завершалось ли оно успешно или нет-оно неизменно составляло частицу моей жизни, моей судьбы».
Во всяком случае, 1970 год обернулся для Месснера настоящим кризисом. С ним подружился барон фон Кинлин богатый аристократ из Западной Германии, сыгравший незначительную роль в экспедиции на Рупальский склон Нанга Парбат. Барон принял сторону Месснера в затянувшейся сутяжной волоките; он также пригласил его восстановить силы в своем замке в Вюртемберге. Тогда же Месснер и Уши-молодая красивая жена барона полюбили друг друга. Уши оставила мужа и троих детей, чтобы быть с Месснером. Они поженились в 1971 году и вместе вернулись в долину Диамир, чтобы отыскать тело Гюнтера. Это им не удалось. В 1972 году Месснер взошел на Манаслу (8156 метров) его второй восьмитысячник в составе австрийской экспедиции, которой руководил Вольфганг Наирц. И снова случилось несчастье с его напарником. Франц Йегер, который вышел на штурм вершины вместе с Месснером, повернул обратно, а тот продолжил подъем в одиночку. При спуске с вершины Месснер попал в жестокую снежную бурю и когда вернулся в верхний лагерь, то с ужасом узнал, что Йегер сюда не прибыл. Двое других альпинистов из лагеря 4 немедленно отправились на поиски пропавшего, и один из них, Энди Шлик, тоже погиб. Естественно, пошли пересуды, хотя было очевидно, что Месснер не мог предвидеть такого развития событий после того, как он решил идти на вершину в одиночку.
Примерно тогда Месснер задумал сделать одиночное восхождение на восьмитысячник, и склон со стороны долины Диамир, казалось, притягивал его к себе как магнит. Он вернулся сюда в 1973 году, чтобы совершить свое первое одиночное восхождение, описанное в его книге «Один на Нан гапарбат», расположился лагерем под скальным выступом ребра Маммери неподалеку от того места, где он провел ночь, полную отчаяния после смерти братаl. Однако его сердце тогда не лежало к восхождению. Прежде чем покинуть свой крохотный базовый лагерь, он признался в своем дневнике:
Уже далеко за полночь, а я не могу заснуть. От еды, которую я заставил себя проглотить вечером, тяжело в желудке. Я думаю об Уши и горько плачу. Это подавленное настроение заставляет меня забыть про голод и жажду.. оно не покидает меня. И вовсе не размышления о моем грандиозном плане лишают меня аппетита и сна-в этом повинна разлука с женой. Я не готов психически довести такое большое предприятие до конца.
Но даже при всем этом он выступил в то утро 3 июня упаковал рюкзак, надел ботинки и стал подниматься по нижним склонам стены в призрачном свете рассвета. Он не принимал осознанного решения вернуться он просто понял вдруг, что идет вниз. Прыжок в неизвестность был для него тогда слишком труден, но, вероятно, не менее важную роль сыграло то, что узы, связывающие его с землей, были слишком сильны.
Однако, едва вернувшись в Фюн, он начал мечтать о новых восхождениях. Это синдром, который испытал я сам и, уверен, почти все завзятые альпинисты: стремление вернуться домой, когда находишься в горах, и обдумывание новых планов уже через несколько дней после возвращения.
В 1975 году Месснер участвовал в двух экспедициях, которые являли собой разительные примеры двух существенно различающихся подходов к тактике восхождений. Весной он присоединился к итальянской экспедиции осадного стиля, собиравшейся пройти огромную южную стену Лхоцзе - одну из самых сложных и опасных стен в Гималаях. До сих пор эта стена отбивала все попытки подняться по ней. Экспедицию возглавлял Риккардо Кассин один из известнейших восходителей эры предвоенного альпинизма. Месснер любил и уважал Кассина и в целом хорошо ладил с остальными членами команды. Хотя он много работал на маршруте впереди, он счел такой тип экспедиции несвойственным его настрою и так прокомментировал это в своей книге «Вызов»:
...с одной стороны, такая экспедиция обеспечивает большую безопасность, взаимную поддержку, возможность замены в случае болезни, товарищество. С другой стороны, приходится мириться с ограниченной мобильностью, долгими дискуссиями, необходимостью поддерживать дух коллективизма, что при некоторых обстоятельствах может задушить всякий nрогресс. При тщательной noдготoвкe и необходимом опыте экспедиция, состоящая только из двух альпинистов, может оказаться не только более подвижной и дешевой. но и более безопасной. На любой большой горе каждый все равно должен полагаться на самого себя. Гораздо легче подыскать себе одного подходящего партнера, чем десяток - полтора.
Он уже тогда задумал экспедицию иного плана-восхождение двойкой на Хидден-пик (Гашербрум 1, 8068 метров) в Каракоруме. Ни один восьмитысячник до сих пор не был покорен экспедицией из двух альпинистов, иными словами, в чисто альпийском стиле. Экспедиция Германа Буля на Броуд-пик была очень компактной, без высокогорных носильщиков, однако альпинисты переносили грузы вверх по горе, устанавливая лагеря в традиционной «осадной» манере.