От кафе вверх однокресельная дорога. Точнее: одиночно-кресельная, и
можно погрустить в ней наедине с собой. Погоду лихорадит, то и дело поземка
взлетает до макушек мачт. Соседних кресел не видать ни спереди, ни
сзади. Эх, пуховка моя из больницы не вернулась. За перегибом полегчало,
солнышко пробилось сквозь тучу. Подъезжаем.
На "Третьем Чегете" собрались, подцепились к бугелю-буксировщику и
снова вверх. Высота за 3000, в затишек от ветра - и тепло.
Буксировщик вылез за гребень. Дальше транспорта нет.
- Хотите еще, - говорю, - пешком по гребню подняться? А сам думаю:
"Если протащу их минут сорок вверх по легким скалам на самый Купол, то
спуска оттуда через Юг и до низа на сегодня с лихвой хватит даже ради
последнего дня... А я и Наташу проводить успею".
Не хотят пешком.
- Дураков нема, - говорит Виктор.
Это он ошибается. Сам - первейший. А с Купола сказочный спуск!
Поехали. Сокращаю остановки. Мимо верхней станции без остановки - сразу
на Север по длинной косой. Там, где все сворачивали вниз-направо, я не
повернул, а дальше в направлении на Эльбрус летел не тормозя, и только -
горы, горы и провалы ущелий. Снежная целина то выталкивает, заставляя
всплывать, то обволакивает лыжи. Нырнул
с крутого лба в
выемку
и... круто-круто, как с обрыва, но целина притормаживает, долины между нами
и Эльбрусом не видно, только потом покажется. "Средний Север". Трасса
красивая. Недавно, проходя по краю скалы, с нее слетел парень. Сломал пару
ребер и руку, в рубашке родился - с такого обрыва. Над скалами - полумульда,
по ней широкий вираж направо. Тут обрыв не виден: плохонький бордюрчик из
камней и снег нижних склонов на глаз сливается со снегом, который лежит
наверху. В середине полумульды останавливаюсь и спрашиваю:
- Как впечатление от целины?
- Здорово! - говорят. - Всегда теперь будем по целине. Оказывается,
легко.
Черта с два легко. Это сегодня так. Снег такой. Я прикинул расстояние
до обрыва и решил, что отсюда можно безопасно пройти мимо скал. Потом на
диагонали
остановились, и я показал им скалы снизу - вот где
проехали. Произвело впечатление.
Теперь по новой диагонали мы разогнались прямиком от Эльбруса по
направлению к Донгуз-Оруну с Накрой. И неожиданно за снежными заносами
показалась крыша. Мы обогнули "Хижину", примыкающую к кафе, и вылетели на
полузасыпанные снегом доски палубы перед ней. Экскурсанты со своим
фотографом потешно разбежались.
Треть горы позади. Мы стоим на палубе. Ребята прощаются с Кавказом. В
серой грязи разорванных туч ветер гоняет солнце туда-сюда. Оно скользит
лучами то по Донгузу, то по Накре, то по Эльбрусу, то по нам самим. Ветер то
вскакивает, то ложится опять. Наконец мы тронулись широкими дугами, под
канатом, там, где полтора часа назад они от меня под пургой сбежали.
Торжественная музыка звучит во мне, когда свободно раскачусь: налево к
парнокресельной, к северному кулуару.., к опорам четырнадцатой и
пятнадцатой.., снова к северу широко и плавно... Домик Серванте с
мемориальной доской (почему хорошие люди часто гибнут?). Серванте был
спасателем здесь, на Чегете. Добрый, мягкий человек и прекрасный лыжник. Он
детей катал на плечах по самым сложным трассам.
"Полка" - в одну из снежных зим она превратилась почти в тоннель, по
которому пролетали лыжники. Теперь-то снега мало, но большие
бугры. Сбросился пятками на бордюр так, что пятки над пустотой, и
притормаживаю. Но куда там, Андрей сзади как заверещит: "Скорее, скорее!
Дорогу!" Пришлось от него убегать. Ноги уже устали: не знаю, как у них, но у
меня гудят, забастовать готовы. Но не остановлюсь, раз уж они асы - пусть
учатся расслабляться на ходу. Кое-кто из девчонок остановился сразу после
полки. А я пошел дальше, вдоль подъемника ВЛ-1000 и направо в "Нижнюю
мульду", там уж остановился.
Подъезжает Николай.
- Ну вот, теперь ты сам всех растерял. - И до чего же по-хорошему
улыбается, есть ведь такие люди, что на душе от них тепло.
И все подъезжают усталые, радостные, запыхавшиеся. Даже Виктор
выглядит симпатично - видно, не зря катаются люди на горных лыжах.
Потом по "корыту" мы спустились в лес и мимо машин ВЛ-1000. Еще
километр остался позади. Потом по туристской трассе, где весной ходила
грунтовая лавина, пока не начали укатывать, на бугор, на котором сломался
маленький Сережка, девятилетний сын инструктора Ленечки, а одна инструкторша
с этого бугра улетела в речку Донгуз-Орун, целехонька, только вымокла.
Все. Мы в долине. Только в другой, нежели в тот раз. Теперь едем вдоль
речки наперегонки с водой. Обгоняем. На поляне у станции ребята увидели
своего инструктора Борю Фролова. Обступили
его, соболезнуют,
разговаривают. С Борей его жена Люда, тоже инструктор. Собственно говоря,
когда распределяли на стажировку, я попросился к Людмиле Фроловой, мне
нравилось, как она со своими середняками занималась, и сама она тоже. Я и
не знал, что существует здесь поблизости Фролов. А Муса перепутал, и я попал
прямой наводкой к Боре. Боря и Люда без лыж. Вышли прогуляться напоследок,
сегодня уезжают. Вдвоем-то и огорчения не страшны, так ведь?.. Люда
вскакивает ко мне на задники лыж:
- Но-о, извозчик! - и обнимает меня за пояс (а выше ей и не
дотянуться).
Я везу ее по поляне под уклон, а она помогает рулить, переступая с лыжи
на лыжу как надо, а головой в спину:
- Быстрее, извозчик, быстрее. Потом Борис нас догнал. Говорит:
- Ты знаешь, когда Тамару привезли, в больнице свет вырубили, рентгена
не было. Она в коридоре на носилках лежала. Я закрутился и забыл привезти
твою куртку. Она у нее осталась. Привезут, ты не беспокойся. Мы сегодня в
Тырныаузе остановимся и напомним.
- Не надо, сами привезут.
- Да мы все равно к Тамаре зайдем.
Они ушли, пригласив:
- Заходи в Москве.
Сейчас я тоже пойду к поселку и провожу Наташу. Подъезжаю к
ребятам. Они лыжи снимают: хватит на сегодня, хватит. Теперь до будущего
года. Виктор говорит:
- Еще надо бы разок.
Я посмотрел на часы. Эх-ма, не хочет Витя подарить мне один час,
который мне так нужен, и, может быть, даже очень серьезно нужен.
- Что же он с тобой одним поедет? - говорят ему.
- Нет, Андрей еще поедет. Поехали, Андрей.
Андрей уже и лыжи снял, но согласился. Теперь, если поедем от кафе и
если все будет гладко, успею только к самому автобусу.
Эти двое в подъемнике рядышком. А я в следующем кресле один. Сосо
говорит:
- Сам прокатиться едешь?
- Да нет, вот эти двое...
Увидел свою группу. Спускаются за Олегом. Ровненько едут, ей-богу,
красиво! Видят меня в подъемнике и руками машут. Белокурая Светка, самая
бестолковая
из всей моей группы,
конечно, "гвоздя забила" тут
же. Растяпа. Ковыряется в снегу и не знает, кому кричать оправдания - мне
или Олегу.
Потом увидел: Степанов своих вниз ведет. На шестой день новичков вниз!
Хорошо идут! Появились они со стороны "Солнечной мульды". Сначала синий,
весь болоньевый, в медных молниях с красным "бананом" на поясе Степанов. В
"банане" у него киноаппаратура: снимает своих новичков на пленку, проявляет
по ночам и крутит, рассматривает, анализирует, им показывает. Все за свои
деньги, недосыпая. Десять лет уже инструктор - высший класс, и человек
такой. Развернулся лихо, встал, смотрит и ждет... Подъезжает его паства: по
одиночке выезжают с диагонали. Все делают поворот, ноги дрожат, но не
падают, и останавливаются. Что-то им говорит Анатолий, но отсюда не
слышно...
Минут через пять наверху заметил Борю Зайцева - узнал по яркому
костюму. Скользит со своими середняками под скалами, приближаясь
справа. Значит, спускался через Северный цирк. Это после вчерашней-то
истории с Фроловым?! Ай да Боря Зайцев.
И... замелькали от кафе одиночки и парочки. Едут, не ковыряются! Год
от года едет народ лучше, снег начинают понимать, поехал "любитель". А учит
одна наша турбаза: пара тысяч лыжников за каждый сезон; многие уже только к
своим инструкторам едут, списываются заранее и подгадывают отпуска. Путевки
нарасхват. Конечно, многие ворчат: "Почему, мол, одним не дают кататься?"
Ну, пожалуйста, катайтесь, берите путевки в другие гостиницы-турбазы и
катайтесь самостоятельно. Так нет, едут сюда.
Когда зачитывали приказ об изгнании Фролова, чувство обиды приползло
как туман, когда проснулся, проспав заход, и так плохо: вечер, туман, Земля
вертится и никого поблизости нет. Будто что-то природное перемололо Борю. Но
почему же? Ведь приказ просто-напросто написал сам полковник. Взял и написал
на бумаге, а машинистка отстукала на другой бумаге. Вот и все тебе
мироздание. А протеста у меня пет. Почему?
Все-таки хочется мне это понять в самом личном плане. Чем меня купил
полковник? Есть одна мысль: ощущаю, что ему нужна моя работа. Это отрадно, в
этом отношении я не избалован.
Но есть другая мысль: я учу людей риску, я - инструктор, приставленный,
чтобы их охранять, учу их напрягаться и побеждать; вот для чего я здесь, и
это мой риск. Я так же учил и учился сам в походах и на восхождениях, только
там инструктор может привязать новичка на веревочку, а здесь не привяжешь.
Полковник все это понимает. Вопрос об ограничениях для сильных групп по
молчаливой договоренности обходят и он, и инструкторы. Полковник отвечает
за людей, и ему бы проще запретить сложные трассы - и точка. Но ему не
обойтись без инструкторов-фанатиков. Закрой им трассы, подрежь крылья - не
приедут. Их места займут формалисты, тихони, дельцы и пьяницы. И возникло
молчаливое джентльменское соглашение: берешься - веди, проведешь - никто не
спросит, но за все случайности будешь в ответе.
Я подъезжал к станции, и те мои двое впереди уже спрыгнули на
перрон. Справа от станции стояла большая собака. Собака здесь, откуда?
Только Джина поднималась сюда. Она поднималась и уходила выше. Но прошло
несколько лет с тех пор, как ее убили. Мы хоронили ее в лесу выше поселка, в
котором ее застрелил совсем никчемный человек. Леньке ничего не сказали, и
он долго думал, что она сбежала. Когда мы гуляли в лесу и накрапывал дождь,
он говорил: "Джина наша где-то мокнет, вот безобразница - сбежала!" А когда
выглядывало солнышко, говорил: "Ну ничего, теперь Джина обсохнет". Собака
рыжего цвета с белыми пятнами в длинной шерсти, точно как Джина, похожая на
сенбернара. Собака обернулась, и ее сенбернарья глуповатая морда смутила
меня. Джина, боже мой, Джина! Очень уж многое совпадало. Но только она
шевельнулась, переставила лапы, я понял: не она.
- Ты чего? - спросил Салех, дежурный наверху. - Тебе нехорошо?
Когда при чрезмерном загаре от лица отливает кровь, оно жутковато
грязнеет.
- Джина... думал.
- А-а... - Салех знал все, - не она.
Неожиданное потрясение заставило меня отвлечься от суеты и взглянуть на
горы, на снег, вдохнуть ту грусть, которая рассеяна в мире. И вот я,
маленький, сжатый в комочек, стою на перроне на растопыренных лыжах (взгляд
сверху). Не тая, снег сохнет, и доски сохнут, светлеют на глазах. И двое
людей меня ждут.
Я сказал им:
- Поехали вниз! А они мне:
- Нет, наверх. Ты ведь нас не отпустишь одних наверх?
- Нет.
- До обеда мы успеем спуститься с самого верха?
- Успеем.
Если на твоем рабочем столе бумажки, позарез необходимые начальству, то
пойдешь и скажешь: "Мне нужно уйти по личному делу". И уйдешь. Заплатив
своей карьерой. Но если вот эти двое хотят кататься в свой последний день в
горах, то сказать им нечего, кроме как: