Я работаю на склонах высокой горы, на которой тренируются и катаются
лыжники. Предмет моей деятельности - снег; но не из-за горных лыж (вернее,
не только из-за них) я участвую в работе людей, изучающих стихию снежных
лавин - грозную "белую смерть".
Снег накапливается на склонах, и он живет: потоки тепла от земли
пронизывают его по цепочкам ледяных кристаллов, потоки водяного пара тянутся
тоже снизу вверх по воздуху, в решетке ледяных игл. Кристаллы одни
уменьшаются, другие растут, теряют лучи, округляются, не могут уже
сцепляться, и в какой-то момент сотни тысяч тонн снега сбрасывает с себя
гора и обрушивает в долину со скоростью поезда.
Свойства снега едины. Когда снег движется в медленно ползущих пластах
на склоне или в волнах мчащейся лавины, или разлетается веером из-под
скользящей поверхности лыж, или когда неведомая сила поднимает лыжника на
поверхность рыхлого снега и он всплывает, набирая скорость, глиссирует, как
по воде, - во всем этом общие свойства снега, сегодня еще почти неведомые
нам. Если изучить их (например, так же, как строители кораблей изучили и
поняли воду), тогда ударные волны снежных обвалов, медленные шевеления
"притаившихся" лавин и волшебные свойства самых лучших в мире горных лыж
откроются нам в строгих решениях стройных и красивых снежных задач.
Для меня горные лыжи транспорт, я пользуюсь ими, чтобы с верхней
станции Чегетской канатной дороги добраться до площадки на снежном склоне,
где установлены мои приборы для измерений в зоне отрыва лавин. Передвижение
здесь требует владения лыжами, и это оправдывает мое стремление лишний раз
покататься.
О! Иногда это целые маленькие путешествия! Они длятся минуты, а
запоминаются как событие. Закрепив на ногах лыжи, и уже не на земле, а на
границе воздуха и наклоненной поверхности снега скользить в едином падающем
движении вперед и вниз. Какая яркая радость! Или же по буграм, ожесточаясь,
взрывать ударами лыж глубокой канавой мякоть снега, отдернув ноги,
перелететь бугор, а следующий разворотить опять и, резко остановившись,
фонтаном снежных комков отхестнуть зрителей и понять наконец, что,
спускаясь, забыл дышать.
Но не катание, не технические проблемы, не трассы, не снег... "Горные
лыжи" - это люди большого спорта.
В тот год весной в Приэльбрусье было много снега, и скалы-жандармы на
Чегетском гребне скрылись под толщей снежных карнизов. Крупные камни-избушки
вокруг старта утонули в мягких снежных валах.
Долговязый стартер кричит в телефон:
- Финиш, финиш, сообщите готовность!.. Трасса готова? Хорошо, понял
вас, понял...
Солдат с полевой рацией кутается от ветра, прячет сигарету в ладонь,
тоже кричит в свой микрофон, переговаривается с долиной, с далеким,
утонувшим в глубине финишем. Мотается, гнется над ним на ветру прут антенны.
Гонщик стоит на старте. Рядом с ним, тоже в шлеме, парень на лыжах.
- Серега, все будет нормально.
- Да.
- Все будет в порядке. Не отвлекайся. Не думай ни о чем, только о
трассе. На диагоналях расслабляйся, дыши. Все будет в порядке.
- Да.
Гонщик встал рядом со стартером, установил лыжи у стартовой
планки. Быстро поправил очки, вздохнул, задержал дыхание, снова вздохнул,
чуть передвинул лыжи и наклонился с рукой стартера на плече.
И теперь с ним уже никто не разговаривал.
Стрелка на циферблате "Омеги" отсчитывает секунды... 45... 50... 55 -
первый гудок. И оставшиеся пять секунд стартер отсчитывает вместе с гудками:
"Пять... четыре... три... два... один... арш!!!"
Толчок палками, широкий разгонный шаг, один, второй, третий... И
стойка: собранное тело, согнутые колени, распластанная вдоль линии лыж
спина.
Еще на Спартакиаде РСФСР я познакомился с ним, с Сергеем Грищенко. Он
завоевал тогда золотую медаль в слаломе-гиганте. Теперь на первенстве СССР
он занял в слаломе третье место, в гиганте - четвертое. В день скоростного
спуска я встретился с Сергеем на горе, уже выше верхней станции второй
канатной дороги. Дальше к старту нужно было подниматься своим ходом. Мы были
в трехстах метрах ниже, когда стартовал участник под номером "один" -
Анатолий Тормосин. Он приближается. Первый участок прямой как стрела и
достаточно крут. В низкой скоростной стойке лыжник мчится на нас, как
гоночный автомобиль. Мы стоим совсем рядом с трассой, у линии маленьких
бумажных флажков. Мгновение кажется, что Тормосин летит прямо на нас, и я
уже готов шарахнуться, но он прошел совсем рядом в шипении снега, как
снаряд. Но это не снаряд, а живой человек, с которым час назад я
разговаривал в кафе "Ай" выше первой станции канатки: рыжеватый приветливый
парень с длинными баками, как надо по моде.
- Ай да Термос, - весело говорит Сережа, - хорошо ушел!
Приближается, вырастает, летит опять прямо на нас "номер два" -
Александр Голубков. Опять промчался очень близко, но я успел рассмотреть,
как бьются его лыжи на мельчайших снежных буграх.
- И-их, Голубок, - говорит Сережа, - зашуршали ребятки...
Сережа стал было надевать лыжи, но поднял голову, смотрит, как
приближается "номер три".
- Что это, они через минуту стартуют? Тогда ходу, у меня двадцать
четвертый!
Сергей поднял лыжи и, выбивая ботинками ступеньки в снегу, пошел
вверх. Я был на лыжах и быстро отстал.
Когда я поднялся, Сергей уже надел лыжи. Сквозь оранжевую маску очков
видно лицо: никакого напряжения, скорее задумчивость, мягкость.
Сверху тоном тренера кричит человек: "Серега, Серега, разомнись! Ты
что?"
Сергей толкается палками, отъезжает назад, энергично гнется...
Стартует двадцать второй, за ним стоит ужо двадцать третий. Сергей
застегивает замки ботинок. Теперь ноги зажаты в холодных пластмассовых
тисках, но только на пять минут: две минуты на старте и три минуты на
трассе. Выпрямляется. Подъезжает тренер:
- Все будет в порядке, Сережа.
- Да. - Не отвлекайся, думай только о трассе.
- Хорошо. - Опять мягкая улыбка.
Двадцать третий встал рядом со
стартером.
- ...Арш!!!
Ушел.
Голос стартера: "Финиш, стартовал двадцать третий. Сообщите
готовность".
Сергей встал рядом со стартером, наклонился, поднял голову (очки-маска,
подбородок, затянутый кожей шлема).
Вдруг стартер:
- Финиш, поздно сообщили готовность, откладываю старт на минуту.
Чуть сникла фигура лыжника. Неловкая тишина.
Голос тренера:
- Серега, на косых успевай расслабляться.
Молча кивает.
- Серега, все будет в порядке.
- Ага. - Мягкая улыбка.
- Пять, четыре, три, два, один... арш!!!
Толчок, разгонный шаг, второй, третий... широко, мощно, весь прямой,
вытянутый вверх. Стойка: согнутые колени, распластанная вдоль линии лыж
спина...
Я смотрю на большой циферблат "Омеги": 15 секунд... 25... 40.
Сейчас он где-то над кафе выходит на правую косую диагональ, пролетает
под тросами, креслами канатки, поворот налево, крутой спад...
55 секунд... Новые гудки "Омеги": Пять... четыре... на старте двадцать
пятый - три... два...".
Облака над головой растаяли, теперь кругом жесткий солнечный свет, и
предвершинный снежный гребень над стартом слепит сквозь очки.
За двадцать пятым стал... тренер Сергея. Он снял теплый костюм, на его
комбинезоне номер 20.
В удивлении спрашиваю:
- Вы тренер Сергея?
- Да нет. - Он наклоняется над планкой с рукой стартера на плече.
Минут через тридцать с финиша по телефону сообщили: номер 24 - 3.01,62;
номер 26 - 3.06,28. Лучшее время у Голубкова - "номера два".
Под номером 26 стартовал Анатолий Герасимов. Это его я принял за
тренера Сергея. Очень опытный гонщик. Но мне кажется, он заранее знал, что
Сергей обгонит его.
Что же заставляет стартовать, наперед зная, что не победишь?
Обстоятельства, запущенная машина жизни? А может быть, несмотря ни на что,
надежда победить? Или ставшие привычкой напряжение и радость борьбы? Но
разве об этом спросишь.
Вечером я зашел к Сергею в гостиницу.
- Какое у тебя место?
- Восьмое.
- Ты рассчитывал пройти лучше?
- Конечно. Я был отлично
подготовлен, гораздо лучше, чем на
спартакиаде. Но в мазь не попал: лыжи дергались, то поедут, то нет. На
пологих участках терял целые секунды. Вот Голубков в мазь попал. Молодец!
Тальянов, тренер, ему подсказал: выехал рано утром на гору, посмотрел снег и
подсказал. Молодец, так и надо!